Дискуссия на сессии о технологиях будущего дала неожиданный крен: участники бурно обсуждали этические и юридические проблемы, возникающие в связи с доступностью и широким распространением данных. Ведь цифровой мир меняет наш подход ко многим вещам

Константин Анкилов, управляющий партнер «ТМТ консалтинга», модератор: Мы будем говорить о новых возможностях, которые открываются перед операторами, перед поставщиками решений, которые предлагают технологии, о том, как эта инфраструктура регулируется сейчас и как будет регулироваться дальше, что это значит с точки зрения операторского и вендорского бизнеса и что это значит для общества.
Хотелось бы услышать о мировой практике: 5G – уже реальность? Имеются ли коммерческие внедрения, можно ли делать первые выводы о том, как это работает, какой экономический эффект дает?

Себастиан Толстой, президент Ericsson в Восточной Европе и Центральной Азии: В России по-настоящему хорошо развит рынок сотовой связи, операторы используют новейшие технологии и предлагают очень доступные тарифы. Но сейчас, к сожалению, много неясностей в стратегическом направлении отрасли. И эти неясности вызывают сомнения относительно перспективы рынка. Хотя россияне не одиноки в этих вопросах – они есть везде, в каждой стране. На прошлой неделе правительство Южной Кореи объявило, что к 2022 г. инвестирует $26 млрд в развитие технологии 5G. Они уверены, что технология пятого поколения, объявленная главным драйвером роста, позволит создать 600 000 новых рабочих мест и получить от экспорта $73 млрд к 2026 г.
Другой лидер – США, стратегия развития которых зафиксирована в меморандуме, подписана президентом Трампом. Лидирующие страны двигаются очень быстро, у них ясные приоритеты. Это значит, что для нас в России времени на раздумья не остается. Всем очевидно, что 5G – это фундамент для цифровизации. Мы уверены, что мобильные технологии пятого поколения необходимы для реализации 12 национальных проектов президента Путина. Возьмем национальный проект «Жилье и городская среда». В США есть технология fixed wireless access. Сначала эти модемы были слишком дороги, поэтому нет бизнес-кейса для России, но сегодня цена на это оборудование быстро снижается, и этот сценарий может быть интересен и здесь. Главное сейчас – не потерять время, так как сомнения ведут к отставанию от лидеров.
И сегодня ключевая проблема, как мы все ясно слышали утром, – это выделение частотного спектра для новых сетей.

Светлана Ястребова, корреспондент отдела «Технологии» газеты «Ведомости», модератор: Давайте исходить из того, что вопрос с частотами так или иначе решится в пользу рынка. Нам нужно понять, ради чего мы стараемся, решаем регуляторные вопросы. Что операторы будут делать, когда частоты 5G у них появятся?

Анна Серебряникова, президент Ассоциации участников рынка больших данных, член совета директоров «Мегафона»: Выделение новых частот – это необходимость не только для того, чтобы развивать пятое поколение, но и чтобы продолжать развивать LTE. Это критически важно для развития отрасли в целом. Поэтому полоса 3,4–3,8 ГГц по-прежнему нужна операторам, так как use cases, которые появляются или будут появляться, потребуют более широких полос и, понятно, меньшей задержки, которую обеспечивает 5G.
Какие это будут use cases? В основном в области IoT или Mission-Critical IoT – это автоматизация производства, беспилотный транспорт – вы все эти кейсы знаете, просто некоторые из них находятся в футуристической области. Но у того же Ericsson уже ездят по складу автономные грузовики. Это реальное применение, и это нужно в России в первую очередь для промышленных производств, когда работы осуществляются в тяжелых условиях, где людям сложно работать. И будут, безусловно, use cases в области b2c. Но для того чтобы use cases начали лавинообразно развиваться, нужно создать возможность.
Чтобы создать возможность, нужно, например, разрешить нам продолжать пилотировать эти технологии в тех частотах, которые есть. И, конечно, без того, чтобы государство поддерживало, стимулировало операторов к экспериментам, ускоренного развития мы не получим. Я возглавляю рабочую группу «Информационная инфраструктура» в рамках программы «Цифровая экономика» и могу сказать, что самые горячие вопросы, которые мы там обсуждаем, – это концепция развития технологии пятого поколения и концепция развития интернета вещей.

Арташес Сивков, исполнительный вице-президент по развитию корпоративного бизнеса «Вымпелкома»: Мы до конца сами не понимаем use cases, которые возникнут вследствие внедрения 5G. Но, с моей точки зрения, одно из наиболее значимых направлений – развитие больших данных. Это область, которая существенно повлияет на жизнь социума, на экономику, индустрии и которая поможет не только оптимизировать промышленные производства, но и качественно улучшить жизнь человека. У нас активно используются продукты в области больших данных в определенных отраслях, уже очевидно, что они дают существенные экономические улучшения в финансовой отрасли, розничном банкинге, в страховой отрасли, телематике и др. Но когда мы говорим о том, что можем получить в сотни, тысячи, десятки тысяч, в миллионы раз больше данных, мы открываем для себя дверь в будущее. Очень важно открыть эту дверь вовремя и успеть туда вовремя зайти.
Чжао Лэй, президент Huawei Russia CNBG: Посыл еще в чем: 5G – это не только новое поколение связи. Это экосистема. Допустим, на Ямале много добывающих компаний, там нет связи, но там много техники, которой надо удаленно управлять. Таких кейсов много везде. В строительстве, в проектировании, например.

Светлана Ястребова: Алексей [Басов], мне те, кто занимается технологиями в промышленности, сказали: «Все прекрасно, но представь, сколько все эти датчики данных будут стоить. Сколько промышленников, представителей реального сектора готовы сейчас в это вложиться и развивать?» Вы можете рассказать, что говорят инвесторы по поводу технологий 5G и будущего их применения, чтобы мне в следующий раз было что ответить?

Алексей Басов, заместитель генерального директора – инвестиционный директор Российской венчурной компании (РВК): Стоимость hardware стремительно падает. И в любом продукте, в том числе и телекомовском, интеллектуальная, маркетинговая, дизайнерская составляющие уже давно весят более половины. Поэтому, когда мы говорим о частотах, которые то дадут, то не дадут, то не пойми кому, мы должны понимать, что дело вовсе не в базовых станциях, датчиках и т. п. У рынка IoT барьеры гораздо более комплексные и сложные. Но их преодоление позволит бизнесу уйти от концепции трубы в следующие телекомовские парадигмы: маркетплейс, платформа – не все коллеги даже до конца определились, как называть. Но очевидно, что телекомбизнес – это уже что-то другое, нежели раньше. А что именно – предстоит сформулировать, в том числе после того, когда мы определимся, что же такое IoT и как на нем зарабатывать по-настоящему большие деньги.
Барьеры, о которых я сказал, можно разделить на три типа. Первый – регуляторика и стандартизация. Можно порадоваться появлению российского стандарта, принятого специальным техническим комитетом «Кибер-физические системы» (технический комитет Росстандарта 194 «Кибер-физические системы», созданный по инициативе РВК. – «Ведомости»). В стране наконец появился стандарт, на базе которого устройства смогут правильно взаимодействовать в рамках регуляторного поля.
Второй блок – это, конечно, взаимодействие. На базе Сколковского университета функционирует специальный центр компетенций, который позволяет корпорациям, стартапам, общественным организациям, институтам развития функционировать, формировать экосистему, определять роли – без этого выстроить в одно лицо или в одноходовое партнерство такие сложные рынки невозможно.
И третий элемент – поддержка венчурного рынка. Телекомы, будучи крупными корпорациями, зачастую не могут продуцировать инновации внутри себя, им нужно опираться на предпринимательский рынок, на стартапы. Они, как любые корпорации, далеко не всегда готовы брать на себя первичные риски – это глобальная логика. Поэтому поддержка венчурного рынка, например, через создание венчурных фондов, акселераторов, где финансовые риски и затраты делятся с партнерами, с тем же государством, является таким секретным соусом, позволяющим и этот барьер системно снимать для всего рынка.

Константин Анкилов: Виктор Леонидович [Ратников], как вам видится эта экосистема с точки зрения технологии – не только как представителю «ЭР-телекома», но и как эксперту отрасли?

Виктор Ратников, вице-президент по инновациям b2b и IoT «ЭР-телеком холдинга»: IoT известен уже с 2014–2015 гг., все вы знакомы с гартнеровским hype cycle [Gartner hype cycle – цикл зрелости технологии. – «Ведомости»). И в 2015 г. мы увидели, что интернет вещей достиг своего пика и начал с хайпа потихонечку спускаться на плато. В прошлом году он вдруг просто исчез из этого хайпа и появился уже недавно в качестве платформы, и опять он только двигается к верхушке хайпа. То есть произошло осознание, что телекомовская часть интернета вещей – это не самое главное, а надо, чтобы у этой вещи было что сказать миру. А второе – должно быть утилитарное назначение данных. Это не зря появилось сейчас в качестве платформы, у которой сегодня насчитывают восемь уровней. Так вот, телекомовская часть оказалась самой легкой. Дальше все операторы понимают, что рост традиционных услуг, мягко говоря, замедлился, инвестиционная составляющая, естественно, у всех операторов из-за этого уменьшается, а интернетом вещей мы все будем заниматься. Была публикация [исследование], которая несколько всех отрезвила, – о том, кто готов работать на всем рынке, определив интернет вещей как свое поле деятельности.
Оказалось, только пять операторов финансово способны создать универсальную платформу.
Теперь все пришли к пониманию, что интернет вещей – это аппликация, т. е. это все-все уровни. И быть внизу пищевой цепочки сегодня непозволительно, рынок-то не сложился. То есть можно построить сеть интернета вещей, connectivity, но если вы посмотрите – это 10% возможного дохода и трудозатрат, которые вам требуются для того, чтобы обеспечить интернет вещей. Во-первых, сегодня нет ни одного стандарта (и будущий 5G тоже), который бы покрывал все возможные приложения, которые нам потребуются. Можно гордиться, что у нас есть национальные стандарты, но на самом деле всех интересуют сегодня (клиентов особенно) не они, а потребительские услуги, которые предоставляются. И здесь понадобится все, что мы имеем как операторы, и плюс те самые big datа, к которым, надеюсь, мы перейдем в двух ипостасях. Мы уже научились изучать клиентский опыт по big datа, а вот теперь должны представить эти big datа для наших клиентов – для промышленности и в скором времени для потребительского рынка.
Может ли оператор это все охватить? В моем понимании – на сегодня нет. Экосистема – это не оператор, это возможность, союз комплементарных предпринимателей.

Константин Анкилов: Спасибо. Сейчас попытаемся нащупать эту модель. Да, мы имеем порядка 10% выручки от этого [IoT]. Рынок составляет примерно 100 млрд руб. плюс-минус 15 млрд руб. в зависимости от того, что относить к IoT. Как операторы собираются оставаться трубой и зарабатывать на IoT больше, где эти возможности? Арташес?

Светлана Ястребова: Все-таки какую часть экосистемы вы сможете на себя взять?

Арташес Сивков: Деликатный такой вопрос: «Арташес, вы собираетесь оставаться трубой?» (Улыбается.) Нет, не собираемся. Важно понимать, что на сегодняшний день в портфеле, пожалуй, всех операторов очень активно развиваются новые сервисы и новые продукты. И та динамика, которая есть в целом по рынку (достаточно ровная), очень разнонаправленная. Классические сервисы и услуги действительно показывают отрицательную динамику, но есть сервисы и услуги, которые растут двузначными темпами.
Три года назад выручка «Вымпелкома» по big datа была абсолютно нематериальна для нас – меньше 100 млн руб. Были какие-то проекты, идеи, но не было никакого экономического интереса. А в 2019 г. мы уже хотим заработать в натуральном выражении по реальным контрактам для внешних партнеров и клиентов около 1 млрд руб. Конечно, не триллионы, но надо понимать, что это в большинстве своем пилоты, которые позволяют развиваться другим индустриям.
О каких конкретно продуктах big datа идет речь? Аналитический центр при правительстве РФ очень активно употребляет геоаналитику. Есть продукты, такие как лидогенерация, скоринг, верификация, которые являются одними из наиболее употребляемых в розничных банках. А один из самых крупных клиентов по верификации, по определению качества потенциальных потребителей в нашей компании – «Росгосстрах».
Если вернуться к вопросу, являемся ли мы трубой и что мы с этим делаем, – это одно из направлений. На базе big datа очень активно развиваются сервисы, связанные с нейронными сетями, с искусственным интеллектом.
Конечно, это не означает, что в этом или следующем году 50 или 60% нашей выручки, EBITDA будут формироваться этими новыми направлениями. Но это означает, что через 5–7 лет это могут быть направления, которые способны приносить в том числе и нашей индустрии десятки, а то и сотни миллиардов рублей.

Светлана Ястребова: А я предлагаю зайти в связи с этим на вопрос об основном владельце данных о людях в нашей стране. У меня после речи Арташеса вопрос к Владиславу Онищенко: насколько, на ваш взгляд, стоит бизнесу этими данными помочь, дать бизнесу доступ к этим данным и в какую сторону это взаимодействие может развиваться?

Владислав Онищенко, руководитель Аналитического центра при правительстве РФ: Тут надо во все стороны сразу развиваться. Во-первых, государство, если честно, не очень хочет быть владельцем всех этих данных, потому что это достаточно дорого. А если уж мы говорим про персональные данные – вопрос был про это, – это все-таки данные людей, и в конечном счете они им и принадлежат. Наша задача – постараться разработать механизм, когда люди могут не только знать о том, что знает государство о них, но и принимать решение, готовы или нет они этими данными делиться с бизнесом.
Но у нас в наличии намного больше данных, которые с людьми не связаны. Во-первых, так или иначе доступна вся метеорология – это сплошные большие данные; во-вторых, все, что связано с движением транспорта (тут и весогабаритный контроль, и трафик, и нагрузка на дороги, и железные дороги, и самолеты, и автобусы, и все на свете). Туда же относится все, что связано с навигацией, которая отчасти метеорология, а отчасти дороги. Например, «Глонасс» и все, что с ним связано. Все, что более и более используется в целях контроля и надзора, – всевозможные технические датчики. Телеметрия как способ замены проверок.

Светлана Ястребова: Скажите, как будем делиться с бизнесом – всем-всем?

Владислав Онищенко: С бизнесом будем делиться очень просто. Часть данных, наверное, просто откроем.

Светлана Ястребова: Это какую?

Владислав Онищенко: Маленькую для начала, естественно, зачем сразу большую открывать. Вопрос о том, будет ли государство продавать данные? Нет, продавать данные государство не собирается. Если будет возможность, то наша задача – обеспечить недискриминационный доступ к данным, а пускай уже бизнес продает сервисы или оказывает услуги за деньги на основании этих данных. Данные сами по себе без практической их обработки мало чего стоят. Стоимость, собственно, в пользе, которую можно из них извлечь, – это вопрос бизнеса, не задача государства. Наша задача – сделать достаточную инфраструктуру, в том числе национальную систему управления данными, задача которой – связать данные в разных информационных источниках государства между собой и обеспечить их качество. И благодаря этому обеспечить их юридическую значимость, чтобы бизнес и граждане могли их использовать.

Светлана Ястребова: У меня вопрос к Наталье [Коваленко]. Где этическая и какая-то более тонкая юридическая граница обработки любых больших данных, связанных с людьми?

Наталья Коваленко, партнер и руководитель межотраслевой группы «Пепеляев групп»: Мне кажется, здесь нам нужно разделять несколько вещей. Под большими данными мы обычно понимаем некий обезличенный массив данных, никак не связанный с персональными. Почему так происходит? Если отвечать на этот вопрос честно – так очень удобно бизнесу. Потому что есть доступ, мы понимаем, что мы можем взять, отсортировать, отфильтровать, сделать аналитику, превратить в продукты и т. п.
У нас есть правовое поле, созданное в отношении регулирования персональных данных, и есть определение, что это фамилия, имя, отчество, телефон и далее по списку. И есть такое ощущение, что если там не написано, что это Иванов Иван Иванович, а дальше известны его возраст, пол, чем занимается, на какие сайты ходит, его передвижение и все остальное, то это уже вроде как бы персональными данными не является. Вопрос очень спорный, законодательно на текущий момент не урегулированный. Насколько мне известна позиция регулятора – Роскомнадзор на это тоже неоднозначно смотрит. Поэтому, оперируя этими данными, нужно быть очень аккуратным. Вообще, в идеале и на законодательном уровне поговорить о том, как определить [что является персональными данными]. Для того чтобы операторы либо другие участники рынка могли иметь право управлять этими данными, работать с ними, не опасаясь рисков использовать в серой зоне персональные данные непосредственно граждан. На текущий момент, к сожалению, в этой части законодательных подвижек мы пока не видим.

Константин Анкилов: Светлана [Скворцова], какова ваша позиция как держателя данных, представителя реального бизнеса, по поводу возможности монетизации больших данных и относительно законности их использования?

Светлана Скворцова, директор по стратегическому планированию Tele2: Когда чуть больше двух лет назад мы открыли у себя проектный офис, мы его создавали не с целью «давайте пособираем данные», наша задача была – давайте попробуем заработать. Все эти два года мы нанимаем сотрудников, выбираем проекты, которыми мы занимаемся; наши финансисты регулярно подсчитывают маржинальность. В результате в конце первого года мы уже с учетом внутренней и внешней монетизации окупили полностью не только персонал, но и капитальные затраты, и сейчас мы продолжаем сами зарабатывать на свое существование и развитие как раз теми проектами, которыми занимаемся.
Если говорить про внутреннюю монетизацию, мы начинали с конкретных проектов, до которых у самого бизнеса не дошли руки, – предоставления релевантных предложений. Как, наверное, коллеги подтвердят, для оператора самый главный кошмар – это когда недостаточно качественное исполнение политики контактов приводит к выжженной базе. Нам очень важно, как мы контактируем с клиентом, не беспокоим ли его тем, что ему не нужно.
Дальше мы пришли к тому, что уже ни одна базовая станция и ни один магазин не строится и не открывается без предварительного анализа. И вот здесь как раз возникает та отрасль, которая, на мой взгляд, будет расти гораздо быстрее, чем она показывала рост сейчас, а именно – использование геоаналитики не только для внутренних, но и для внешних целей. В пример можно привести Европу. Когда ввели очень жесткие требования – Европейскую директиву по защите персональных данных, – именно агрегированные геоаналитические данные получили огромный толчок для развития.
Мы видим в этом преимущество не только для себя, но и для наших клиентов. А кто может быть нашими клиентами? Это и бизнес, но это и государство, и, в частности, мы помогаем, например, в строительстве умного города.

Анна Серебряникова: Есть более-менее консенсусная оценка – никто из участников рынка не раскрывает эти цифры, но, поговорив с консультантами, мы в ассоциации пришли к выводу, что сейчас рынок больших данных составляет от 10 млрд до 30 млрд руб. и что в пятилетней перспективе он вырастет как минимум в 10 раз. Сейчас планируем более глубоко проработать стратегию развития рынка и осенью анонсируем вам результаты уже глубокой работы и анализа. Тем не менее уже сейчас могу сказать, что 80% из этих 10 млрд руб. составляет внутренняя оптимизация продукта игроков. То есть банк предлагает вам персонифицированное предложение о кредите, оператор вам предлагает отдельно пакеты данных (или sms, или голос – то, чем вы пользуетесь) и также услуги своей экосистемы – у каждого она разная, но, как правило, там телевидение, платежные сервисы и т. д.
Есть ли какая-то отрасль экономики, которая в перспективе пяти лет вырастет в 10 раз? Мне не встречалась. Большие данные, IoT – это именно те отрасли, в которых мы будем наблюдать такой рост, если только не убьем регуляторикой. Если не будем опасаться и раздумывать, как же гражданину донести, что он сам может распоряжаться своими персональными данными, понимая при этом, что банк нас спрашивает: «Если вы хотите, чтобы мы вам предоставили пониженный процент, дайте, пожалуйста, согласие на обработку ваших персональных данных – мы запросим у рынка скоринг [по вашему персональному профилю]». 99,9% потребителей: а) получают от этого выгоду; б) соглашаются на такое предоставление данных.
Безусловно, нам нужно дать клиенту выбор, но уж не красить в черный цвет страшных обладателей баз данных, которые против воли гражданина отнимают у него личность. На самом деле это все делается для выгоды самих потребителей. Поэтому посмотрите на это по-другому и в позитивном контексте. Мы хотим растить рынок? Хотим. Мы хотим давать персонифицированные предложения клиентам? Хотим. Клиенты этого хотят? Да, конечно. Давайте это сделаем, не нужно при этом создавать дополнительные барьеры.

Светлана Ястребова: А я хотела бы обратиться к Алексею [Басову] с вопросом. Операторы, мне кажется, сегодня очень активно отстояли свое право на работу с данными разных видов и сортов. Хотела узнать: на рынке стартапов и небольших компаний эта тема так же актуальна? Много ли там компаний, которые хотели бы тоже заниматься обработкой данных, и, как вы считаете, есть ли потенциальная синергия в объединении усилий, например, операторов с их большими и амбициями, и навыками работы с данными с небольшими компаниями, которые только начинают этот путь?

Алексей Басов: Краткий ответ – да, очень. Через РВК, которая сама по себе управляет почти тремя десятками фондов, проходят многие тысячи проектов. Мы также являемся заказчиками нескольких больших отраслевых, независимых друг относительно друга исследований, иногда даже, к нашему удовлетворению, противоречащих друг другу. Таким образом, мы считаем, что обладаем довольно широким, а может быть, максимально широким для российского рынка взглядом на то, что делается в сфере технологического предпринимательства.

Светлана Ястребова: Что вы этим взглядом видите про большие данные, про компании, которые на этом специализируются?

Алексей Басов: Мы видим, что порядка 75% стартапов вообще имеют в своей базовой индустрии IT и ядром этих бизнесов, этих технологий являются big datа и искусственный интеллект. Это самые горячие темы: а) в которые инвестируют фонды и бизнес-ангелы и б) которые развивают предприниматели, связывая с ними ядро роста экономики вообще и предпринимательского успеха в частности. [На] порядок в горизонте пяти лет – это те темпы роста, в которые сейчас рынок инвестирует, это High End. Все остальное – периферия и нишевые решения на стыке отраслей. Телекомы и потребители будут испытывать колоссальное давление (в позитивном смысле) инноваций, новых продуктов и технологий, из которых мы все сможем вольготно выбирать наиболее привлекательные и релевантные бизнес-модели конкретных операторов.

Анна Серебряникова: Крупнейшие игроки на рынке данных понимают, что им для создания экосистем, про которые мы говорили в начале, нужно поддерживать стартапы в их желании попробовать разные модели. Поэтому, несмотря на огромное количество регуляторных ограничений и рисков, одна из задач, для которой мы собрались в ассоциации, – песочница данных. На базе инструментария, которым обладают участники, мы договорились сделать такую песочницу. Предоставим туда сначала исторические данные, потому что давать актуальные данные всем страшно. Но на исторических данных стартапы, которые вы выращиваете, могли бы попробовать свои модели и посмотреть, насколько это будет работать с точки зрения алгоритмов, качества, их секьюрности. Мне кажется, что нам всем действительно нужно поддерживать это направление. Инновации для того и инновации, чтобы люди пробовали разное. Поэтому наша задача – загрузить туда доступные для анализа, обогащенные данные друг друга и различных отраслей и дать возможность воспользоваться ими компаниям, которые ищут новые бизнес-модели.